Эпоха кардинальных реформ, начавшаяся в 90-е годы минувшего века, продолжается и теперь. Казалось бы, драматический опыт прошедшего десятилетия должен предостеречь нас от повторения старых ошибок. Но эта идея отнюдь не для всех является аксиомой. Проекты реформы государственной системы образования, ведущую роль в разработке которых вновь играют сторонники самых крайних решений, слишком похожи на сценарии "шоковой терапии", реализованные правительством Гайдара. Лишится ли Россия своего образовательного и научного ресурса точно так же, как потеряла она в последнее время большую часть промышленного потенциала? Или все-таки будет найден какой-то иной, альтернативный вариант?

То, что сегодня система образования переживает глубочайший кризис, очевидно для всех. Однако те механизмы, которые мечтают запустить в действие апологеты тотального рынка, могут лишь усугубить это положение. По аналогии с реформами Гайдара--Чубайса "продвинутые" теоретики придумали Единый государственный экзамен (ЕГЭ) и так называемый образовательный ваучер (государственное именное финансовое обязательство -- ГИФО). Речь пошла уже о самой настоящей революции всей системы образования: прежняя идет на слом, а на ее месте волевым решением сверху создается принципиально новая -- прозрачная, а главное -- рыночная.

УЧЕНИЕ ФРИДМАНА БЕССМЕРТНО?

Теоретическую основу этой новой образовательной революции составляют радикальные экономические теории, подобные тем, что вдохновляли Егора Гайдара и его соратников на "шоковую терапию" в начале 90-х. Замечательно, что и здесь особую роль играет так называемая чикагская школа во главе с Милтоном Фридманом. Как пишет декан экономического факультета МГУ В. Колесов в статье "О ваучеризации высшего образования", именно Фридману принадлежит сомнительная честь изобретения "образовательного ваучера". Лидер чикагских либеральных экономистов вообще мечтал демонтировать все то, что, согласно его точке зрения, носило "нерыночный характер". Поэтому ему казались крайне подозрительными все структуры и институты, которые были основаны не на торге, а на чем-то ином. Естественно, что на первом месте среди таких институтов стояла система государственного образования.

Разумеется, эту систему нельзя было атаковать в лоб: ведь кто бы в таком случае позаботился об обучении американских детей, родители которых не смогли пробиться в средний класс. И Милтон Фридман начал наступление с флангов и попытался создать в образовательной сфере хотя бы какое-то подобие рынка. Переход из школы в школу (а в особенности из бесплатных публичных школ в платные частные), по его мысли, должен был регулироваться особыми ценными бумагами -- "школьными ваучерами", которые выступали бы эквивалентом денег. Различное достоинство этих ваучеров определялось успеваемостью учеников.

Однако в США идея школьных ваучеров не прижилась и была отвергнута самыми разными по своим идеологическим пристрастиям группами специалистов и политиков. Проводившиеся же в отдельных штатах эксперименты привели к плачевным результатам. И сегодня политики высшего ранга в Соединенных Штатах ищут другие пути для решения проблем государственной школы. По словам В. Колесова, специально изучавшего американский опыт, наиболее популярным вариантом сейчас считается создание так называемых чартерных школ, представляющих собой публичные образовательные учреждения, пользующиеся бюджетным финансированием, но в то же время имеющие особые права на педагогическую автономию. Чартерные школы -- это весьма интересная попытка привить государственным школам некоторые преимущества частных. При этом система публичных школ не уничтожается, а только совершенствуется. Примечательно, что в 2000 году оба претендента на американское президентство -- Буш и Гор -- были сторонниками чартерных школ и противниками ваучеров.

Таким образом, идеи "основоположника монетаризма" на Западе не прижились. Зато, как это уже было однажды с учением Маркса, их весьма удачно экспортировали в Россию. Причем как тогда, так и сейчас отечественные революционеры превзошли своих зарубежных учителей.

В 50-е годы ХХ века Милтон Фридман говорил только о школьных ваучерах -- то есть об особом инструменте организационно-финансового управления школьной системой. Архитекторы же российской образовательной реформы пошли гораздо дальше. В их сознании школьный ваучер превратился в образовательный ваучер ГИФО, имеющий куда более широкую сферу применения, а сама концепция этой "ценной бумаги" была соотнесена с идеей единого государственного экзамена. И, повторим еще раз, речь идет не о добровольной возможности и альтернативе обычным экзаменам, а об общегосударственной системе, железной цепью связывающей набор абитуриентов и финансирование всех вузов.

Согласно замыслу "реформаторов", все школьники должны сдавать ЕГЭ, по результатам которого им будут присваивать ГИФО, соответственно, все вузы будут получать нормативное государственное финансирование по указанной выше схеме. Если называть вещи своими именами, то речь идет о создании и запуске грандиозной машины, призванной перераспределять средства частных лиц и государства, расходуемых на образование.

От перспективы захватывает дух, ибо по простоте и чудодейственности идея реформы образования не уступает великим утопиям прошлого. Пафосом таких утопий веет, к примеру, от выкладок главного "реформатора", ректора Высшей школы экономики Ярослава Кузьминова подсчитывающего миллиарды, которые потекут в систему образования благодаря ГИФО и ЕГЭ. Один миллиард долларов будет экспроприирован у экспроприаторов, то есть у профессоров-коррупционеров, якобы окруживших всех абитуриентов во всех ведущих вузах. Другой миллиард будет экспроприирован у самих родителей. Ведь, как тонко отмечает Кузьминов, нужно "обрезать каналы утекания денег, вывести из теневого оборота те миллиард-полтора, которые семьи тратят на переход из школы в вуз". Показательно, что теневым капиталом он считает любые деньги, которые родители расходуют на образование своих детей по своему усмотрению, а "преодолением теневого бизнеса в образовании" явится не построение прозрачной и разумной экономической системы, при которой родители понимают, на что идут их деньги, а создание принудительного централизованного механизма распределения средств.

ДА ЗДРАВСТВУЕТ ШКОЛЬНАЯ ПОЛИЦИЯ!

"Свобода -- это рабство. Война -- это мир. Незнание -- это сила". Такими лозунгами сопровождалось появление Большого Брата в знаменитом романе-антиутопии Джорджа Оруэлла "1984". Конечно, авторы нового проекта реформы образования никогда не признаются в том, что им, хотя бы отчасти, импонируют эти призывы. Однако вполне возможно, что на уровне подсознания такие симпатии имеют место быть. Интересно, что сами авторы проекта реформы говорят, что их главная цель -- реализация свободы. Так, идейный лидер разработчиков Ярослав Кузьминов утверждает, что "единый экзамен, именные финансовые обязательства -- это лишь средства достичь этой свободы". Но в чем же состоит свобода? Каким образом создание всеобщего, безличного и принудительного механизма нормативного финансирования должно эту свободу обеспечить? Или, быть может, дела обстоят иначе, и вместо "пути к свободе" новая система ведет к чему-то совсем другому?

Как известно, свобода предполагает сознательный личный выбор. Но проект реформы явно носит уравнительный и формализованный характер. Естественно, что в первую очередь это бьет по лучшим вузам, имеющим испытанную десятилетиями систему очной и заочной подготовки и отбора абитуриентов. Система подготовительных курсов, заочных школ, олимпиад, ориентированных на конкретную специальность экзаменов, помогала не только отобрать подходящих студентов, но и загодя подготовить их к учебе. А теперь все ученики должны сдавать один и тот же, одинаковый для всех без разбора, компьютерный тест, который позволяет выявить лишь внешние навыки, оставляя за кадром глубинные способности. Поэтому многие специалисты уже сейчас бьют тревогу, подчеркивая, что система тестирования не позволяет по-настоящему оценить способности личности. Ведь нестандартный ученик, даже с гениальными способностями, запросто провалит тест!

Получается, что новая система объективно работает на уничтожение проявлений интеллектуальной индивидуальности, представляющей собой особую ценность в мире научных открытий. Система отбирает "средних" и "нормальных" и отсекает все яркое и выдающееся. А нестандартным вузам и нестандартным ученикам перекрывается кислород.

На этом "путь к свободе" не заканчивается, поскольку все меры, предлагаемые по части организационно-экономической реформы образования, носят жестко принудительный и тоталитарный характер. Аргументация же, обосновывающая эти меры, выглядит крайне уязвимой. Например, по замыслу "реформаторов", единый госэкзамен должен "искоренить коррупцию среди преподавателей". Когда же сторонников реформы спрашивают, почему коррупции не будет при приеме ЕГЭ, они заявляют, что формализованную процедуру тестирования легче проконтролировать: рассадить всюду наблюдателей, расставить подслушивающую аппаратуру, а в самих учебных заведениях ввести особую "школьную полицию" для контроля за образовательным процессом.

Вот так вот, под аккомпанемент разговоров о свободе, в образование внедряется система тотального контроля. Да и сама информационная база данных, связанная с ЕГЭ, напоминает грандиозное досье на все подрастающее поколение. Ведь по данным ЕГЭ можно выяснить и образовательный уровень выпускника, и его вкусы, привычки, предпочтения. Такими досье не располагает ни одна спецслужба мира, а у создателей новой образовательной системы эти данные будут, что называются, по определению.

К тому же "новые реформаторы" намереваются очень строго расправляться с нарушителями, пытающимися найти обходные пути и лазейки в системе. Совсем не случайно одними из главных "врагов народа" объявлены репетиторы: ведь они не только забирают деньги, которые "реформаторы" уже считают "введенными в оборот", но еще и имеют дерзость практиковать индивидуальный подход к каждому конкретному ученику. А это для "реформаторов" непозволительная роскошь в нынешних российских условиях.

БЕГСТВО ОТ ОТВЕТСТВЕННОСТИ

Когда в сообществе американских экономистов обсуждалась идея школьного ваучера, многие ученые отметили, что "такая мера, возможно, сможет стимулировать спрос на образовательные услуги, но никак не их предложение и качество". Читая бесчисленные сочинения современных реформаторов образования, невольно задумываешься: какое все это имеет отношение к развитию самого образования? Почему введение каких-то фантастических распределительных механизмов, перетасовка учебных планов и интернетизация чудесным образом приведет к решению собственно образовательных проблем?

Каждому понятно, что образование -- весьма долгий процесс, его нельзя направлять механическим путем. Это живое творчество, в котором все развивается органично и постепенно. Для того чтобы появился по-настоящему образованный человек, должны постараться целые поколения его предков. Обучение всегда носит сугубо личностный, я бы даже сказал, монархический характер. В нем исключительную роль играет личность человека, облеченного властью воспитывать и образовывать: отца -- в семье, учителя, воспитателя, преподавателя -- в школе и вузе. И если, например, в деревне не будет таких духовно и культурно воспитывающих личностей, там не смогут появиться ученики, обладающие образовательным потенциалом. Вряд ли Сергей Есенин состоялся бы как поэт, если бы у него на родине, в рязанском селе Константинове, не было достойных учителей, заложивших основы его знаний и кругозора.

Еще одним важнейшим фактором является готовность самих учеников к получению знаний. Любой человек, серьезно занимавшийся педагогической деятельностью, знает, что пока ученики, а для начала -- их родители, не будут стремиться к образованию -- все бесполезно. Да, сегодня в нашем обществе отчужденное отношение является скорее нормой, чем исключением из правил. Как говорит Ярослав Кузьминов, "общее образование находится как бы вне интересов экономически активного населения: учат ребенка чему-то, не обижают, завтраком кормят -- и хорошо". Поставленный диагноз очень точен, и здесь, конечно, кроются причины позорно низких зарплат наших учителей в школах и преподавателей в институтах. Если бы общество более ответственно относилось к воспитанию детей, нынешнее положение дел едва ли было возможным.

Парадокс, однако, в том, что авторы проекта модернизации образования, хорошо представляя всю трудность ситуации, делают все, чтобы она и дальше ухудшалась. Ведь создание безличного формального механизма перераспределения ресурсов в образовании еще больше отдалит граждан от ответственности за воспитание их детей. Между прочим, этот факт прекрасно известен и американским критикам фридмановского проекта реформы. Так, президент Национального стипендиального центра в Вашингтоне Дуглас Девью отмечает, что "худшее из того, что может произвести ваучерная система, -- это подорвать традицию полной ответственности родителей за образование своих детей… потемкинские рыночные площадки, которые надеются создать сторонники ваучеров, не будут побуждать родителей тратить на образование собственные деньги". И устранение репетиторов, и введение "школ полного дня" влечет за собой те же последствия -- все большее ослабление ответственности семьи за образование собственных детей.

"ДВОЙНОЕ ДНО" РЕФОРМЫ

Почему же, однако, реформа продолжает упорно продвигаться, если ее последствия весьма болезненны для лучших российских вузов и очевидно не решают принципиальных проблем российского образования. При этом, как всегда в эпоху революций, мы рискуем потерять даже то, что имеем. Впрочем, это очень мало волнует "реформаторов", почти не задумывающихся над нашими национальными интересами. Порой кажется, что для них нет особой разницы между худшими и лучшими отечественными вузами: они для них все худшие. Вся Россия для этих господ -- не более чем провинция, подлинный же центр всемирного рынка образования находится далеко за океаном, на родине Фридмана и монетаризма.

И, похоже, помимо тех приоритетов, которые декларируются официально, у реформы образования есть и другие цели. Они не афишируются публично, но и особо их никто не скрывает. К примеру, Александр Адамский, один из самых активных пропагандистов проекта модернизации образования, в своей статье в газете "Время МН" от 5 февраля 2002 года пишет, что суть предлагаемых реформаторами идей -- это глобализация, "вхождение России в глобальный рынок образования".

Итак, реформа призвана превратить нашу страну в элемент новой мировой системы. Какое же место готовят в ней для России? Ответы вполне ясны из многочисленных интервью и статей все того же Ярослава Кузьминова. По его словам, у России есть лишь два варианта будущего. Первый -- это "сырьевая специализация" на мировых рынках, то есть попросту превращение в сырьевой придаток Запада. И второй -- "переход в новую экономику", после чего Россия станет страной программистов и официанток. О возрождении же реального сектора экономики нет и речи. Архитекторы реформы уже заранее решили, что мы не можем себя прокормить, вооружить свою армию и сами произвести жизненно необходимую промышленную продукцию.

Естественно, что в этом случае наше государство превращается просто-напросто в источник дешевых ресурсов -- сырьевых и человеческих -- для стран "золотого миллиарда". И идея всеобщего тестирования и нормативного финансирования вузов и школ становится понятной именно в этом контексте. Ведь если Россия всего лишь сырьевая зона, то нет никакого смысла поддерживать самостоятельное, традиционное, исконное образование. Нужно просто протестировать человеческий ресурс и определить его предназначение. Самые лучшие будут обучаться в западных образовательных центрах. Для этого им даже не придется покидать Россию -- они смогут пройти курс в университетах вроде кузьминовской Высшей школы экономики, которая полностью интегрирована в западную систему образования. Те, что похуже, смогут пройти курс в "специализированных вузах", где их будут обучать добывать нефть, программировать или обслуживать клиентов. Ну а все остальные составят армию дешевой рабочей силы, пополнив ряды чернорабочих.

С такой образовательной системой мы, скорее всего, сможем занять нишу, отведенную нам реформаторами-глобалистами. Но великая Россия, могущество которой строится на великих умах, явно не вписывается в эти рамки. Ей нужна иная, самобытная и творческая система образования, построенная на лучших традициях русской педагогики и индивидуальном подходе к ученику. Только тогда мы еще сможем надеяться на то, что в будущем у нас появятся новые Менделеевы, Королевы, Столыпины и Путиловы, а Россия вновь займет лидирующее положение.

Если же мы хотим просто отправлять наши "светлые головы" на экспорт в далекие страны, не получая взамен ничего, то в этом случае, конечно, выбор будет за образовательным ваучером. Те, кто уже в недалеком будущем собирается торговать российскими мозгами, очень нуждаются в отлаженной технологии.

Вы хотите им помочь?